Белые листы бумаги медленно пропитывались коричневой водой, живописно разлетевшись почти по всей поверхности лужи. 
Сжатые кулаки и каменное до неприличия лицо их хозяйки показывало, что она еле сдерживает себя от попытки начать биться головой о стенку, крушить все вокруг, или, на худой конец, банально разреветься. 
На сведенном судорогой лице начинали ярко проявляться эмоции, живо сменяя одна другую. 
Наклонившись, девчонка начала двумя пальчиками брезгливо выуживать бумаги из воды, отряхивая и складывая в серую папочку, крепко сжатую в другой руке. 
- Как же я тебя ненавижу… - бормотала неудачница, с трудом дотягиваясь до последнего листка, стараясь при этом сама не свалиться в лужу.
Дотянулась, но папка выскользнула из ее ладони, и безжалостно затонула. 
Размазывая по лицу слезы, девочка топала по переулкам, прижимая к груди грязную папку, и бормоча что-то под нос. 
Когда путь ее окончился симпатичным тупиком, со свисающими с одинаковых резных балконов мокрыми вьющимися цветами, парой мощных, сделанных под дерево дверей незнакомых подъездов, она зарычала, и с яростью швырнула злополучную папку о стену. Странное создание. Она часто шатается по улицам, глядя невидящим взором себе под ноги, и приходит в себя только тогда, когда понимает, что опять заблудилась. Швыряет предметы о стены, кричит, ругается, и неизменно повторяет, как меня ненавидит. Мне нравится наблюдать за ней. Хитросплетения старых городских улочек приводят ее в неконтролируемую ярость. 
А еще сегодня началась осень. В этом году парки необычно рано окрасились в желтый цвет, и первый сентябрьский день ознаменовался долгим нудным ночным дождем. Но ведь это так уютно: капли, заливающие освещенное городскими огнями окно, чашка чая на кухне, приятная тишина в пустой квартире, печально-поучительный роман… Девчонка не оценила ни очарования вечера, ни хитрости утра.
Она опустилась на корточки, привалившись спиной к стене, и зарыдала, уронив голову на руки.
Бедная девочка. Она действительно искренне ненавидит меня. Каждый ее день заканчивается бессмысленным блужданием по улицам, и, неизменно, тщетными поисками правильного пути. 

Мокрый нос ткнулся в локоть. Горе-путешественница подняла голову, глядя опухшими глазами на того, кто решил ее побеспокоить, и вздрогнула.
Дворняга была сухая и чистая, шерсть чуть ли не лоснилась под робкими лучами еще по-летнему жаркого солнца. 
Собака приветливо вильнула хвостом, глядя черными омутами глаз в серые заплаканные глазенки недоразумения. 

Девушка и собака шли по переулкам, только им одним ведомым маршрутом. 

Несомненно, завтра я снова ее увижу на этих, или каких-то других улицах. Она опять будет плакать, шепча свою мантру о великой ненависти. И почему-то я ей верю.

Это был двор. Чистенький и опрятный, почти как все мои дворы. Совершенно неповторимый для меня – и полностью неотличимый от сотен других для нее. Она сидела на скамейке, сжимала в руках свою серую папку и наблюдала за желтым листком, плавающим в небольшой лужице. В ней отражалось небо. 
- Уже не плачешь? – мой насмешливый вопрос. Думаю, она не испугается симпатичной девчонки – своей ровесницы. 
Поднимает глаза, недоверчиво смотрит на севшую рядом с ней на лавочку гостью. 
- Что?
Молчу. С интересом разглядываю ее тонкие, еще почти детские черты, на которых медленно вырисовывалось непонимание и настороженность.
- Чего ты там нашла, под ногами, подруга? 
Молчание. 
- Знаешь, ты, наверное, первое существо, которое так упорно твердит мне о своей ненависти, - улыбаюсь. 
Это-то как раз и есть то, что доставляет мне некоторые неприятности.
Молчит. 
Молчу и я. Она думает о чем-то, продолжая упорно смотреть себе под ноги.
Протягиваю руку. Странно, но она дает мне свою ладонь.
Ты не сможешь полюбить меня, девочка, упорно разглядывая серую поверхность тротуаров. Ты не сможешь найти дороги, видя только свои маленькие ножки, упорно вышагивающие по улицам, кружащим перед тобой, словно заговоренные лешим тропки в лесу. Не сможешь.
Она тихо завизжала, когда мы оторвались от земли, взмывая вверх, к небу, к облакам.
Сжавшись в комок, девчонка во все глаза смотрела на медленно проплывающий под нами город.
Ей неуютно в моих руках, приходится легонько подтолкнуть щуплое тело, выпуская из рук.
Еще один возглас, она делает несколько робких шагов, отталкиваясь от упругих воздушных потоков.
Парк золотым костром выделяется на фоне серо-черно-коричневого тела города, будто пламенное сердце, полыхая в самом центре. Улицы, переулки, тупики, площади, парки, мост через бурную реку, каждая самая незначительная черточка складываются в лишь мне понятный и привычный узор. 
Девочка оборачивается, глядя на меня внимательными теперь глазами.
Я улыбаюсь одним вкрадчивым взглядом печального мужчины. 
- Нравится?
Осенний воздух кажется прозрачным, тончайшим, невесомым, неосязаемым… Я поднимаю для нее листья из парка, глядя, как она медленно бредет над городом, задумчиво смотрит на упорядоченные улицы, которые были ее врагами практически всю жизнь. Золотой водопад кружит вокруг нее, окутывая аурой щемящей осенней тоски. Она ловит несколько листьев и отпускает, наблюдая их задумчивый полет.
- Улыбайся, девочка. За всю мою очень долгую жизнь меня никто еще не ненавидел так, как ты. Может, тебе удастся полюбить меня так же бескомпромиссно?
Промолчала. Улыбнулась. И робко взяла за руку. 
Какое восхитительное чувство вспыхнуло в ней на миг! Плескаясь в его отголосках, в обрывках уплывающего восторга, покрепче сжимаю тоненькие пальчики. Пройдет некоторое время, она уже не вспомнит об этой прогулке, но сможет назвать меня  искренне – мой любимый город. 
Это так феерически! Совершенно непреодолимое желание растворить ее в себе, сделать невесомым ангелом, спутником горящего и гаснущего сердца этого места.
Кажется, она не заметила тот момент, когда стала на самом деле невесомой. Девочка таяла, растворяясь, исчезая, отдавая мне все свои чувства, энергию, все. Получая взамен мои, новые. 
Легко покачиваясь на воздушных потоках, она вбирала в себя все открывшееся ей нутро раскинувшегося под нами исполина.
Мы смотрели на город.