Мне не двадцать лет. Я седой и дряхлый.
Ощущение смерти во всём. Это, истинно, страшно.
Ты умрёшь, да, а этот вот свитер тобой ещё пахнет.
Это мыло вдруг может тебя пережить.
И от мыслей таких бьёт мандраж, но
тебе остаётся быть бережливей 
к себе и к фигурам шахмат.

Когда-то я был молодым, и меня обманули.
Я не спал. Я спросил: почему? Мне в ответ рассмеялись.
Но не помню, что было за день до того, накануне,
когда я испытал первый раз чувство гордости – ярость.
И тогда я спросил у неё про вчера. 
Промолчала мне: завтра.
Я запутался в днях, я спешил догонять.
И Сегодня, те сутки, теперь я ищу у черта, в одиночестве Сартра, 
да и разве что в шахматном ходе коня.

Я ответа искал в боге, в памяти, нá дне колодца,
в общем там, где все ищут, но в целом находят лишь небыль.
Я сижу у окна, а в окне что-то льётся всё, льётся,
гремит гром, словно двигают старую мебель

Нынче именно это саднит мою старость.
Каждый день я смотрю на закат, 
закрываю глаза 
и прощаюсь с жизнью.
А я даже пытался высчитать, сколько мне осталось.
По моим расчётам, я должен был умереть, не родившись.

Но и это не всё. 
На прошлой неделе. У меня. Умерла собака.
Его звали Царь. Ему было чуть больше, чем мне, по-собачьи.
Я мечтал: он сидит у меня на могилке и тихо плачет.
Но когда я его схоронил, то и сам заплакал.

И теперь не с кем есть, 
жить, 
курить, 
говорить, 
играть в шахматы... 
Эй, вы там. 
Есть ли жалость на небе?
Для таких же как я, теряющих дни,
покидающих мир 
и бессилием трахнутых.
Но в ответ опять льётся вода,
гремит гром, словно двигают старую мебель.